1. Венок мертвым

     Весна  1938 года стояла  холодная.  Сирень  медленно  набирала  бутоны.

Крепкие  и упругие, они  долго  не  расцветали. Распустилась  сирень в самом

конце мая. От холода она, даже и расцветшая, почти не пахла.

     В  один  из этих  дней в  настежь  раскрытые ворота  старого еврейского

кладбища за Дорогомиловской  заставой в  Москве вошли  старик и старуха.  Он

бережно  и  нежно  вел свою  подругу,  и  оба  они  несли по большому букету

махровой сирени: он -- лиловой, она -- белой. Позади,  за воротами, осталось

шумное  Можайское  шоссе, разноцветные вереницы несущихся по нему легковых и

грузовых  машин,  оглушительная  трескотня  мотоциклов,  гремящие  телеги  и

таратайки из пригородных колхозов. Здесь, на этой длинной прямой аллее, была

какая-то удивительная тишина. Старики шли неторопливо, уверенно  и молча. Он

немного по-стариковски  шаркал  подошвами,  спутница сохранила  еще легкость

женской походки.

     Солнце   спускалось  к  закату.  Оно  светило  сквозь  негустую  листву

кустарников  и  деревьев.  Косые, тонкие, словно  натянутые, золотистые нити

пересекали  аллею. Старики разрывали эту  солнечную паутину, и на их строгих

черных костюмах она причудливо трепетала светлыми играющими лучиками.

     В самом конце аллеи пара  свернула налево и остановилась около могилы с

черным скромным памятником. Осенью завалило могилу ворохами  желтых листьев,

обломанными веточками, всяким сором. Все это от времени  истлело, почернело,

слежалось.

     Старики начали приводить в порядок могилу. Скоро она, освобожденная  от

мертвого  праха листвы, сучьев и веток, утратила  свой  унылый,  заброшенный

вид. Повсюду выступила зеленая щетинка молодой травы, свежая, яркая, сочная.

Небольшой куст жасмина, посаженный у обочины, еще не зацвел, но цветение его

уже приближалось. На фоне очищенной, зазеленевшей могилы и он стал наряднее.

     Старик согнал с жасмина паука и разрушил его гнездо.

     Женщина  улыбнулась,  открыла  ридикюль  и  подала  старику  фланелевую

тряпочку. Он стал протирать памятник, и скоро камень заблестел, обновился.

     Женщина  разложила  вперемежку   лиловую  и  белую  сирень  у  подножия

памятника.  И  этот  маленький  холм  земли,  согретый  теплой  человеческой

заботой, перестал казаться грустным и одиноким.

     Солнце потухло. И почти тотчас повеяло острым холодком, из  кустарников

наплыла резкая волна сырости.

     -- Пойдем, -- сказал старик,  поправляя на шее  пушистый серый шарф, --

пора, мы навестили нашего друга.

     Старики сделали несколько шагов и вдруг замерли на месте, улыбаясь друг

другу.  Где-то  вблизи щелкнул соловей,  вспорхнул, перелетел дальше и опять

повторил начало своей вечерней песни.

     -- Здесь ему никто не мешает. -- сказал старик.

     Пока оии  шля обратно, соловей  точно  провожал их,  щелкая то с  одной

стороны  аллеи,  то  с  другой.  Он  перестал,  когда  пара  приблизилась  к

Можайскому шоссе, и опять все кругом загремело, загрохотало.

     В воротах старики переждали несколько проносившихся грузовиков и  потом

торопливо  пересекли улицу. Старики  эти были -- знаменитый художник  Михаил

Васильевич  Нестеров  с женой.  Они тридцать восемь  лет подряд  приходят на

могилу своего покойного друга Исаака Ильича Левитана.